И звезды высокое молчанье…
И звезды высокое молчанье…
Станция Стеклянный
Валентину Кручинину
Тихо.
Станция Стеклянный
В присаровской стороне.
Лес – багряного багряней!
Небо – синего синей!
Разве, скорый пронесётся…
Разве свистнет на бегу
Старику, что у колодца,
Да в оконце старику…
Внуки съедутся обняться.
А уедут,
Боже мой!..
По глазам – опять багрянцем!
А по сердцу – синевой!
И окрестности немеют.
Разве скорый пролетит,
Что больнее и больнее,
И пронзительней свистит…
Звезда
Рутковской Надежде
Милые!
Мне рассказать охота
О саровских наших чудесах –
Свет закатный тёмной позолотой,
В синих затеряется лесах,
Высоко на бархатно-глубоком
Первыми лучами не остра,
Чуть дрожа, прекрасна, одинока
Дивная рождается звезда,
Тихая свидетельница чуда –
Провиденьем Божиим храним,
Свой пустынный подвиг многотрудный
Совершает старец Серафим…
Свет закатный…
К пустыньке дорогу
Боровые сосны сторожат.
А на стрелке Сатис и Саровка
Затянули в омуты закат.
Птица крикнет в пойме заполошно.
Птица крикнет
И опять уснёт.
Тишина густая…
Тронуть можно…
Лишь к вечерней колокол зовёт.
Тихо так…
Торжественно-печально
Над уснувшей Родиной моей.
И звезды высокое молчанье
Сердцем понимаю я полней –
Ничего рассказывать не надо!
Просто слушай!
Слушай и молчи!
Слышишь, там, на пустыньке на дальней,
Снова кто-то молится в ночи…
Охлади сердечный пыл и ропот.
Верь душе! Ей дан особый слух –
В шуме листьев тихий слышать шёпот:
«Милые! Стяжите мирен дух!»
Верь душе! Она всему основа.
Пусть душа ведёт тебя всегда!
И опять сгорает над Саровом
Свет закатный,
И встаёт звезда.
* * *
Так покойны воды в сентябре…
Гладь воды тиха, подобна глянцу.
Ветер дунет – чернь на серебре,
И листва прощальная багрянцем
Всё скользит, скользит…
И напоён
Каждый день тишайшей самой грустью.
И летит листва за окоём,
И плывёт листва куда-то к устью.
В эти дни я верю – не умру.
Ничего такого не случится,
Просто чернь пройдёт по серебру
Гуще,
И багряней станут листья.
* * *
Евгению Юшину
Под окошком отцветает примула.
За окошком – ветер да жнивьё…
Евгений Юшин
В палисаде
Снова никнет примула.
Предосенний зыбок окоём.
Чёрные,
Горластые
Грачиные
Ветер носит стаи над жнивьём.
Вечереет рано.
Только синяя
Над холмом затеплится звезда,
Замигает светом керосиновым,
В три оконца дедова изба.
Ей давно от старости не спится.
От того и ночи напролёт
Охнет, ахнет, скрипнет половица
Да протяжно матица вздохнёт.
Дом, звезда,
Рязанская глубинка…
Вот сверчок запечный запоёт,
Ты подтянешь гирьку по старинке,
И на стрелках время оживёт.
У него своё предназначенье,
Стоит гирьке двинуться, и вот –
Времени обратное теченье,
Памятью владея, увлечёт
В те края, где ты играл с котёнком,
Пескарей азартно подсекал,
Рыжего купая жеребёнка,
Всё его за шею обнимал!
Где в цвету деревья молодые,
От которых тень – ещё едва…
А под ними ульи золотые!
Дедушка считал – их двадцать два…
Всё тебе на родине отрада.
И постелен в горенке твоей
Половик,
В сенях царит прохлада…
Вот и славно!
Помни да владей
Домом,
Садом, где созрела слива,
Ломит ветви Яблоневый Спас.
Хорошо, что сроду непугливы
Были птицы-аисты у вас.
Оттого всегда качало зыбку
Кованое в матице кольцо
И хранило добрую улыбку
С жёлтых фото каждое лицо…
Красный угол.
Высветит лампада
Охру образов и серебро,
В этой жизни всё идёт, как надо.
Вот и слава Богу, и добро!
Даже то,
Что снова никнет примула,
Не беда…
В преддверье сентября,
Осень снова ветром резким кинула
Чёрных птиц на золото жнивья.
Брату
В июльский окоём вплелась тесьма заката.
И в сумерки сошла вся птичья круговерть.
А нам с тобою, брат, другого и не надо
На это вот смотреть. И слушать, и смотреть…
Я не скажу про жизнь, что тихо прошагала.
И в оборот брала не раз, и неспроста.
Но одного всегда, всегда в ней не хватало –
В такой закатный час – молчанья у костра.
В такой закатный час – молчанье как награда
Дымится костерок да озеро парит.
Багрово в окоём вплелась тесьма заката
Такая, будто кто, вот-вот и догорит…